Неточные совпадения
Но нет, ему нужны только
ложь и приличие», —
говорила себе Анна, не думая
о том, чего именно она хотела от мужа, каким бы она хотела его видеть.
Но ни тот, ни другой не смели
говорить о ней, и потому всё, что бы они ни
говорили, не выразив того, что одно занимало их, ― всё было
ложь.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую
ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая
ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая
ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы
о нем
говорить.
— Вот — видишь? Я же
говорю: это — органическое! Уже в мифе
о сотворении женщины из ребра мужчины совершенно очевидна
ложь, придуманная неискусно и враждебно. Создавая эту
ложь, ведь уже знали, что женщина родит мужчину и что она родит его для женщины.
— И
о рабах — неверно,
ложь! —
говорил Дьякон, застегивая дрожащими пальцами крючки кафтана. — До Христа — рабов не было, были просто пленники, телесное было рабство. А со Христа — духовное началось, да!
«Но эти слова
говорят лишь
о том, что я умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с людей павлиньи перья, это будет очень полезно для них. Да. В каком-то псалме сказано: «
ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для игры друг с другом».
Мы с ним, например, сегодня чуть не поссорились за одну идею: его убеждение, что если
говоришь о благородстве, то будь сам благороден, не то все, что ты скажешь, —
ложь.
В политике, которая в наше время играет господствующую роль, обычно
говорят не об истине и
лжи, не
о добре и зле, а
о «правости» и «левости»,
о «реакционности» или «революционности», хотя такого рода критерий начинает терять всякий смысл.
— Я знаю, это вам тетушка успела наговорить. Это
ложь, ей-богу,
ложь! Никакой дарственной записи дядюшка не делал. Хотя, правда, в завещании и упоминается
о какой-то записи; но где же она? никто не представил ее. Я вам это
говорю потому, что искренно желаю вам добра. Ей-богу, это
ложь!
Я
говорю не
о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только
ложь, в которой чувственность, супружеские отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было.
— Но это будет
ложь, и такая явная, что ее сейчас поймут; потом, что именно и
о чем ты будешь
говорить с господином Ченцовым? — поставила второй вопрос gnadige Frau.
Не будь этих людей, готовых по воле начальства истязать и убивать всякого, кого велят, не могло бы никогда прийти в голову помещику отнять у мужиков лес, ими выращенный, и чиновникам считать законным получение своих жалований, собираемых с голодного народа за то, что они угнетают его, не
говоря уже
о том, чтобы казнить, или запирать, или изгонять людей за то, что они опровергают
ложь и проповедуют истину.
Варвара Михайловна (нервнее). И страшно много
лжи в наших разговорах! Чтобы скрыть друг от друга духовную нищету, мы одеваемся в красивые фразы, в дешевые лохмотья книжной мудрости…
Говорим о трагизме жизни, не зная ее, любим ныть, жаловаться, стонать…
Нет, нет — не
говори, тебе уж не поможет
Ни
ложь, ни хитрость…
говори скорей:
Я был обманут… так шутить не может
Сам ад любовию моей.
Молчишь?
о! месть тебя достойна…
Но это не поможет; ты умрешь…
И будет для людей всё тайно — будь спокойна!..
—
Ложь противна господу, бояре! — сказал спокойно Юрий. — И вот почему должно
говорить правду даже и тогда, когда дело идет
о врагах наших.
Одно только смущает меня, милая тетенька. Многие думают, что вопрос
о пользе «отвода глаз» есть вопрос более чем сомнительный и что каркать
о потрясении основ, когда мы отлично знаем, что последние как нельзя лучше ограждены, — просто бессовестно. А другие идут еще дальше и прямо
говорят, что еще во сто крат бессовестнее, ради торжества заведомой
лжи, производить переполох, за которым нельзя распознать ни подлинных очертаний жизни, ни ее действительных запросов и стремлений.
Все заведенье
говорит о том — от малого до большого; я лечу там, так каждый день слышу: днюет и ночует,
говорят, он у нее! — выдумывал Елпидифор Мартыныч, твердо убежденный, что для спасенья позволительна всякая
ложь.
«Мы княгине напишем! — решился он после некоторого размышления. — Благо бумага все терпит: трус на бумаге может явиться храбрецом; подлец нагло
говорит о своем благородстве, она смиренно переносит всякую
ложь, пошлость, глупость, — виват бумаге! Напишем-с», — повторил еще раз Миклаков и действительно написал. Письмо его вышло в том же юмористическом и насмешливом тоне, хоть вместе с тем на сердце у него сильно щемило и болело.
Эта явная
ложь до того не понравилась отцу, что он впоследствии не иначе
говорил о Введенском, как называя его «соловьем-разбойником» <….>
Снова не то: усомнился я в боге раньше, чем увидал людей. Михайла, округлив глаза, задумчиво смотрит мне в лицо, а дядя тяжело шагает по комнате, гладит бороду и тихонько мычит. Нехорошо мне пред ними, что принижаю себя
ложью. В душе у меня бестолково и тревожно; как испуганный рой пчёл, кружатся мысли, и стал я раздражённо изгонять их — хочу опустошить себя. Долго
говорил, не заботясь
о связности речи, и, пожалуй, нарочно путал её: коли они умники, то должны всё разобрать. Устал и задорно спрашиваю...
В нашем мире, напротив, установилось вследствие обычая некрологов и юбилеев
говорить о мертвых одни преувеличенные похвалы, — следовательно, только
ложь.
Только заботой
о чужом мнении можно объяснить себе самый обыкновенный и вместе с тем самый удивительный поступок людской:
ложь. Человек знает одно и
говорит другое. Зачем? Нет другого объяснения, как только то, что он думает, что, если он скажет правду, люди не похвалят, а если солжет, люди похвалят его.
— По отношению ко мне все это совершенно справедливо, и я постоянно чувствую, как нехорошо иметь неопрятное прошлое, — чистых не в чем упрекать и на них выдумывают, а
о нас можно
говорить правду, которая тяжелее всякой
лжи, — но то дурное, что я делала, я уже оставила.
Известно, что и в 1892 году в деревнях об этом пробовали
говорить; но теперь писаря и старшины читают газеты и знают, что
о таких событиях пишется, а потому
ложь скоро опровергается; но тогда было другое дело.
В утверждении софийности понятий лежит коренная
ложь учения Гегеля, с этой стороны представляющего искажение платонизма, его reductio ad absurdum [Приведение к нелепости (лат.).], и «мудрость века сего» [Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. 3:19).], выдающего за Софию (сам Гегель, впрочем,
говорит даже не
о Софии, понятию которой вообще нет места в его системе, но прямо
о Логосе, однако для интересующего нас сейчас вопроса это различие не имеет значения).
После этого Дуня, без уговоров Марьи Ивановны, каждый день приходила обедать, чтобы повидаться с Денисовым. Так ей хотелось узнать подробнее
о духовном супружестве. «Не все ж у них
ложь и обман, — она думала, — а Денисов, кажется, правдив, не то что другие. На другой день после свиданья с ним он прямо мне сказал, что смутившие меня сказанья сущий вздор, пустая, бессмысленная выдумка глупых людей… Но для чего ж он хочет
говорить со мной наедине?»
«Если центр тяжести переносят не в жизнь, а в «тот мир», —
говорит Ницше, — то у жизни вообще отнимают центр тяжести. Великая
ложь о личном бессмертии разрушает всякий разум, всякую природу в инстинкте; все, что есть в инстинктах благодетельного, споспешествующего жизни, ручающегося за будущность, — возбуждает теперь недоверие. Жить так, что нет более смысла жить, — это становится теперь смыслом жизни!»
— А вы помните, что вы
говорили о вашей любви к людям? Ах, милый Вандергуд: я был бы плохим воином и политиком, если бы в мое образование не входило и искусство маленькой
лжи. Мы играли оба, вот и все!
Но главная
ложь, порожденная национализмом, в том, что когда
говорят о «национальном» идеале,
о благе «национального» целого,
о «национальном» единстве,
о «национальном» призвании и пр., то всегда связывают «национальное» с привилегированным, господствующим меньшинством, обыкновенно с классами, обладающими собственностью.
Не стоит и
говорить о том, что почти вся политика и взаимоотношения политических партий основаны на
лжи.
Он знал отлично, что maman
говорит правду; в ее рассказе
о генерале Шумихине и урожденной баронессе Кольб не было ни одного слова
лжи, но тем не менее все-таки он чувствовал, что она лжет.
Ложь чувствовалась в ее манере
говорить, в выражении лица, во взгляде, во всем.
Он начал с того, что его, как провинциала (он
говорил с заметным акцентом на „
о“), глубоко поражает и возмущает один тот уже факт, что собравшаяся здесь лучшая часть московской интеллигенции могла выслушать, в глубоком молчании такую позорную клевету на врача и писателя, такие обвинения в шарлатанстве,
лжи и т. п. только за то, что человек обнажил перед нами свою душу и рассказал, через какой ряд сомнений и ужасов он прошел за эти годы.
—
О, тем лучше! — ответила она. — Я знаю, что моя мать покровительствует нашей любви, как я угадала сразу, и что ты именно тот, кому она меня предназначила, но лгать моей бедной няне даже для того, чтобы доставить тебе удовольствие… мне тяжело. Во
лжи вообще есть что-то ужасно неприятное, чтобы лгать, нужно презирать или того, кому лжешь, или себя самое. Когда я вижу, что Ядвига верит тому, что я ей
говорю, я чувствую, что мне стыдно за ее доверие. Иногда я себя спрашиваю, не принесет ли мне это несчастье?
Кардинал начал было разговор
о вере, но когда митрополит изложил ему всю римскую неправду, он замолчал, сказав, что не взял с собой нужных книг, не ожидая спора, так как Иван Фрязин
говорил в Риме, что здесь все согласны на соединение веры. Ему отвечали, что вольно им было верить. Фрязин-де никаких грамот с собой
о том не имел, и за
ложь великий князь прогонит его с очей своих.
Кардинал начал было разговор
о вере, но когда митрополит изложил ему всю римскую неправду, он замолчал, сказав, что не взял с собой нужных книг, не ожидая спора, так как Иван Фрязин
говорил в Риме, что здесь все согласны на соединение вер. Ему отвечали, что вольно им было верить. Фрязин-де никаких грамот с собой
о том не имел: и за
ложь великий князь прогонит его с очей своих.
— И это я ей
говорил. Я ей объяснял, что букашка и что букан! И это она уверяла меня, как она не понимала, что с нею делают, и затрепетала! И это я писал Маку
о здешних женщинах, как они наивны!.. Что мог я понять в этом омуте, в этой поголовной
лжи?.. Что я могу понять даже теперь? Впрочем, теперь я понимаю то, что я не хочу здесь оставаться ни дня, ни часа, ни минуты!
В таком максимализме есть глубокая религиозная и моральная
ложь, не
говоря уже
о его социальной и исторической невозможности.
Что другие?
Свора голодных нищих.
Им все равно…
В этом мире немытом
Душу человеческую
Ухорашивают рублем,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно,
Чем быть королем…
Я слышал, как этот прохвост
Говорил тебе
о Гамлете.
Что он в нем смыслит?
Гамлет восстал против
лжи,
В которой варился королевский двор.
Но если б теперь он жил,
То был бы бандит и вор.
Потому что человеческая жизнь
Это тоже двор,
Если не королевский, то скотный.
— Мы только
говорили о вас, — с свойственною светским женщинам свободой
лжи, сказала Жюли.